История вторая
А я, друзья, когда еще был пацаном, уже знал, кем я буду, когда вырасту. Конечно, сапожником. Еще дед мой был сапожником, чинил обувь. Соседи говорят, был он мастером от бога. Он мог самые заношенные, расклеенные женские сапожки отремонтировать так, что в них можно было идти хоть в театр, хоть на прием к самому министру. Отец мой научился сапожному мастерству у деда, чинил тоже обувь. Потом закончил ремесленное училище по сапожному делу и всю жизнь проработал на большой обувной фабрике на экспериментальном участке, шил модную обувь.
Приходил отец домой, немного отдыхал и опять садился на свой табурет – шить обувь по заказам жителей нашего небольшого городка. Обувь получалась красивая и добротная. Отбоя от заказчиков не было. Иногда и я ставил рядом с отцом свой табурет.
- Ничего, сынок, – говорил отец, – что мы с тобой пару лишних часов поработаем. Зато у нас в кармане всегда будет свежая копейка. И ты, сынок, на свои честно заработанные деньги сможешь себе купить, что ты захочешь. Подарить своей девушке букет цветов, сходить с друзьями в театр, в ресторан и даже начать копить на машину.
И я работал с отцом почти каждый день, постигал у него секреты мастерства. До службы в армии я уже мог самостоятельно сшить мужские туфли и даже модные тогда женские босоножки на высокой платформе, которые пользовались огромным спросом у прекрасной половины нашего небольшого городка. И еще, друзья, мне очень нравилась профессия сапожника, специфический запах резины и клея, сапожного крема и других составляющих. Запахи, которые вы встретите только в нашей профессии. Многим не нравятся эти запахи, а я от них просто балдел. Я мог часами, после окончания рабочего дня, сидеть в мастерской, наслаждаясь этим ароматом. И еще, знаете, чем мне нравилась профессия сапожника? Это тем, что на работе я не уставал. Это сейчас я пополнел и стал похож на колобка, а тогда, еще до службы в армии, я был худой и прозрачный, метр пятьдесят два сантиметра ростом. В общем, настоящий богатырь – руки и голова над табуретом, а все остальное, со спиной вместе – под ним.
Исполнилось мне девятнадцать, и призвали меня на службу в армию. В армии меня никто никогда не обижал, что ты, мол, еврей и никак не обмазался от службы. Все мы были одинаковые: что еврей, что казах, что армянин. Пришло время – надо отдать свой долг Родине, в которой живешь.
Мой рост веселил всех в нашей роте. Я, правда, ни на кого не обижался и часто вместе со всеми смеялся над самим собой.
- Скажи нам, Шварцман, – говорили мне друзья, – чем ты питался на гражданке, что таким большим вырос? Неужели, когда ешь каждый день одни только курочки, так замедляется рост?
- Скажи нам, Шварцман, если ты такой маленький и карабин свой ты можешь держать только двумя руками: одной за ствол, а другой за приклад, - чем ты нажимаешь при стрельбе на курок? Скажи, чем? Неужели своим мужским достоинством? Да? Так ты у нас молодец, хоть чем-то да похож на настоящего мужчину.
- Послушай, Шварцам, я не знаю, что с тобою делать, – шутит старшина. – Когда на занятиях по строевой я командую: «Рота, кругом, марш!» – все по команде моей разворачиваются, и ты оказываешься впереди всех. Все по команде делают один шаг, а ты два. Все еще один, а ты еще два. Командир роты мне говорит: «Что-то неладное творится у нас в роте со Шварцманом. Почем то на учениях по строевой он всегда от всех убегает». А я ему: «Товарищ капитан, это он так ходит, чтобы над ноги солдат не попасть, он у нас маленький, ненароком могут и затоптать».
А мой командир взвода обещал мне подарить маленькое ведерко своей дочки, когда осенью она пойдет в школу в первый класс, чтобы я мог не надрываясь нести в нем воду для самостоятельного мытья полов.
В общем, смотрели присматривались все ко мне, к моему росту, к моим успехам в боевой подготовке и решили определить меня коптинариусом к старшине роты. Вы знаете, что такое коптинариус роты? Это во всем помогать старшине роты. Я должен выдавать солдатам чистое белье, постельные принадлежности, отнести в ремонт сапоги.
Как-то раз я сказал старшине роты, зачем относить сапоги в ремонт, когда я сам могу их починить, я профессиональный сапожник. Пожалуйста, говорит мне старшина, деньги за ремонт сапог я могу истратить на другие солдатские нужды. Ротный столяр сделал для меня маленькие табурет, достали мне откуда-то металлическую сапожную ногу для ремонта сапог, и поехали. Я начал ремонтировать сапоги. И столько у меня появилось друзей, вы представить себе не можете. Во-первых, все хотят набить себе на сапоги металлические подковки, откуда-то при несли их мне целый пакет. Подковки – это чтобы сапоги не так изнашивались, и на строевых занятиях, чтобы погромче ляпали, стучали, значит. А мне жалко что ли, минутное дело. После ремонта я сапоги натираю специальной ваксой (у меня есть свой засекреченный состав) и довожу их до блеска специальными бархотками. И сапоги становятся просто красавцами.
Пока я работаю, ребята сидят у меня в мастерской и рассказывают мне обо всем на свете: о доме, о работе, о друзьях, о девушках, которые их ждут на гражданке. Часто просят совета. И я стал чувствовать себя очень важным и особенно нужным в нашей роте. Всем я был нужен, ну прямо нарасхват. Скоро даже офицеры и старшины стали приносить в ремонт свою домашнюю обувь. А мне что, жалко что ли? Чем драить полы, без толку бегать или ходить по плацу строевой, лучше заниматься любимым делом. Иногда, когда бывала у нас тревога, учебная, конечно, все в казарме носились как угорелые, хватали свои карабины, выбегали строится, а ко мне подходил сам командир роты и говорил:
- Шварцман остается в казарме. У него сегодня болит голова. – А потом тихонько мне на ухо шепчет: «Шварцман, когда мы все уйдем, зайдешь в штаб, там возле моего стола стоит пакет с моей домашней обувью, посмотришь ее, приведешь в порядок. Многое из этой обуви, возможно, стоит выбросить, но после твоих умелых рук, она еще мне послужит.
А потом капитан говорит мне:
- Ты, Шварцаман, хороший парень. Не пьешь, не куришь. Исполнительный. Надо будет хоть за что-то дать тебе грамоту и приказом по роте присвоить тебе звание «ефрейтор».
И так после разговора с капитаном стало хорошо у меня на душе! Так мне захотелось поскорее, чтобы мне присвоили это звание, чтобы сфотографироваться и порадовать своими успехами по службе моих родителей и особенно Раечку. Раечка тогда была еще моей девушкой и ждала меня, пока я отслужу. А сейчас Раечка стала для всех и даже иногда для меня Раисой Моисеевной. Все ее так зовут, даже я, когда мне нужно взять у нее деньги на сигареты. Это я вначале баловался, баловался сигаретами, курил с друзьями за компанию, а потом втянулся и уже тридцать лет курю, курю, никак не могу бросить. Вот так у меня, друзья, проходила служба – тихо, спокойно, без проблем.
А однажды, спустя, может, полгода или чуть больше, зашел ко мне в мастерскую замполит роты капитан Захарчук и сел напротив меня на табурет.
Я ему: «Товарищ капитан, если у вас проблема с сапогами и их срочно нужно починить, разувайтесь, я их починю в два счета».
- Спасибо, ефрейтор Шварцман, – говорит капитан Захарчук, – с сапогами у меня все в порядке. Сейчас с тобою поговорю, и у меня вообще все проблемы кончатся. – А потом изменился в лице и другим голосом: – Ну-ка встать, ефрейтор Шварцман, со своего табурета и подойти ко мне. Я тебя хорошенько хочу рассмотреть. Так, отлично, ручки, хотя и маленькие, но накаченные. А сейчас подними свою гимнастерку! Так, – пригладил свои усы капитан, – животик у тебя накачен. И без жировой прослойки, видно, часто ходишь в спортзал качаться.
- Так точно, товарищ капитан! – отчеканил я. – Каждый день до ужина часок и часок перед сном.
- Кстати, а ты не помнишь, какой у тебя вес?
- Помню. Сорок восемь килограмм. А для чего вам это надо? – удивленно спросил я.
- Видишь ли, ефрейтор Шварцман, ты у нас в роте самый маленький, самый худенький, а занимаешься большим и очень нужным для нашей обороноспособности делом. Наш личный состав, благодаря тебе и нам, офицерам, подкован в прямом и переносном смысле и всегда готов выполнить любой приказ наших командиров. Как ты думаешь, Шварцман, не пора ли тебе присвоить за хорошую службу звание младшего сержанта? Пора. Я тоже так думаю, что пора. Сегодня же об этом поговорю с командиром роты. С сержантскими погонами ты, ефрейтор Шварцман, будешь намного солиднее выглядеть. А теперь о главном. Ты знаешь, что наша рота в дивизии на хорошем счету. В прошлом году была лучшей на учениях. Это не шутка. По остальным показателям наша рота тоже где-то в крепких передничках. Черед месяц у нас начнутся общедивизионные соревнования по всем видам спорта. Хороших спортсменов в нашей роте хватает, все давно тренируются и все они у нас в очень неплохой спортивной форме. И я думаю, что на этих соревнованиях почти по всем видам спорта мы будем в лидерах. Недоукомплектована наша команда только по поднятию тяжестей по штанге в тяжелом весе. Нет у нас в роте силачей весом свыше девяноста килограмм и нету в нашей команде участника в боксе в полулегком весе до сорока восьми килограмм. Думал я думал, где мне найти таких богатырей, и вспомнил о тебе. Ты, Шварцман, хороший солдат, ефрейтор, сознательный и главное понимаешь, я так думаю, что боксер в твоем весе – просто находка для роты, божий дар. Вот ты и выступишь за нашу команду, команду нашей третьей роты. Я через своих людей уже узнал, кто есть в нашей дивизии в твоей весовой категории. Хочешь, скажу. Во всей дивизии есть только пока два боксера. Один, правда, уже имеет первый спортивный разряд. Но посмотрел бы ты на него: худой, высокий, ручки, как палочки. Ты ему как приваришь один раз, он больше никогда не захочет выходить на ринг. А второй – одно только слово боксер, новичок, родом из Удмурдии, по фамилии Хасанов. Ходит он по спортзалу и перчатки даже не одевает. Спрашивают его, чего не одевает, а он: «Жалко одевать их, они еще новые, когда выйду на ринг, тогда и одену». Спрашивают его: ты что не тренируешься, а он в ответ – «Не хочу быть уставшим силы берегу». Ходит он по спортзалу смотрит в каждое окно и песни разные поет, и все на один мотив:
«Я метелка спрятал,
Буду подметать.
Метелка с под кровати
Буду доставать.
Мы в столовой борщ покушал
В животе бурчание,
А старшина в спортзал зовет
Смотреть соревнование».
Он, этот Хасанов, очень хотел тебя увидеть перед боем, а ему говорят, что ты тренируешься в другом месте. Он обиделся, надул свои губы и стал бубнить себе под нос другую песню и, конечно, под свой единственный мотив:
«Я пришел,
Он не пришел.
Я почему пришел один,
Так давай наряд ему дадим,
Чтоб не ходил в спортзал один».
Послушал я капитана Захарчука и задумался: откажись выступать, скажи ему, что ты не боксер, а сапожник, что тебе все это на фиг не надо, меня съедят, заклюют. И решил: была не была, не убьют же меня, в конце концов, и согласился. А что еще мне оставалось делать?
- Молодец, Шварцман, – похлопал меня по плечу капитан Захарчук. – С такими орлами, как ты, мы всех противников порвем. Завтра на месяц закрывай свою богадельню и с утра дуй на тренировку в спортзал. Тебя будут тренировать лучшие боксеры нашей роты, не абы кто, а мастера спорта.
Месяц тренировок прошел у меня как один день, и вот я на ринге. Мой соперник – рядовой Хасанов из соседней части. Прозвучал гонг, и Хасанов сразу же с воплем и с кулаками пошел на меня в атаку. Я еле успевал увертываться от его кулаков. Это мой тренер-секундант научил меня так. «Увертывайся, – говорил он мне. – Не иди на обмен ударами, береги силы для дальнейшей борьбы». Увертывался я, увертывался, а один раз уже в третьем периоде не увернулся и получил кулаком под глаз, да так, что в голове у меня все закружилось. Рефери зафиксировал нокдаун и считает мне: «Один…два…три». Он считает, а у меня слезы текут из глаз. Не от боли, боль я совсем не почувствовал, а от обиды, что какой-то бурят, с пятиклассным образованием, ничего не понимающий в боксе, выигрывает у меня, у еврейского парня со средним образованием, который каждый день по два часа накачивался в спортзале.
От обиды я заскрежетал зубами и, когда рефери, отсчитав нокдаун, сказал «десять» и слово «бокс», я с яростью кинулся на своего противника. От неожиданности тот закрыл лицо руками, а я атаковал его целой серией ударов, то есть все силы, что у меня были, я все до конца вложил в эту атаку. Один, по-видимому, удар мой пришелся моему противнику прямо в переносицу. Пошла у него из носа кровь. Рефери остановил бой, а тренер Хасанова выбросил полотенце.
Друзья мои, я не могу вам описать мою радость: по-бе-да! И где? На ринге. Победа вскружила мне голову. Я в финале. В голову пришла песня из кинофильма «Белорусский вокзал». Помните? «Нам нужна одна победа. Мы за ценой не постоим». Всего одна победа. И я еврейский парень – чемпион дивизии. «Надо постараться! – говорю я себе. – Надо».
- А ты молодец! – похвалил меня после боя капитан Захарчук. – Какая серия ударов! А каков последний удар! Нокаут. Ты, Шварцман, у нас сегодня просто молодец. Все у тебя есть: и сила удара, и спортивная злость. Думаю, финальный бой будет за нами.
И вот долгожданный финал. Минуты, пока рефери знакомил зрителей со спортсменами, мне показались вечностью. Я рвался в бой, я прыгал на месте, боксировал сам с собой. Мне хотелось ошеломить противника мощной серией ударов, а потом спокойно довести поединок до победы.
И вот прозвучал долгожданный гонг. И я бросился в атаку. Противник мой, как я и ожидал, был ошеломлен. Он защищался, как мог, закрывал лицо руками и, в полном смысле слова, убегал от меня по всему рингу. Парочка моих ударов настигли своей цели, и его правый глаз оказался под хорошим синяком. Ну точь-в-точь как мой левый. В перерыве ко мне сзади подошел сам капитан Захарчук:
-Молодец, Шварцман. Так держать. Тоже мне мастер ринга, с подбитым глазом. Я думаю, у него еще все впереди. Сейчас он узнает, что значит еврей на ринге, и какие евреи смелые и непредсказуемые во время боя, особенно когда они без очков. Ты, Шварцман, когда атакуешь, пригибайся как можно ниже нашему перворазряднику по боксу. При его большом росте надо убедить встать на коленки, чтобы попасть тебе в голову. В общем, вперед, все преимущества на твоей стороне.
Прозвучал гонг, и я снова бросился в атаку, и снова мой противник закрыл свое лицо перчатками. Но вот я пропускаю удар в печень, и у меня свело дыхание. Нокдаун. Рефери открывает мне счет: один, два, три. Досчитал он до десяти, и я снова в атаке. Я стараюсь, как могу, но силы мои уже явно не те. Я пропускаю удар по лицу и оказываюсь на полу. Удар слабый, и я упал вовсе не от удара, а просто споткнулся. Лежу на ринге и думаю, вставать или не вставать. Все-таки мой противник будет, наверное, посильнее меня, разбирается в боксе. Сначала он защищался от меня, ждал, когда я выдохнусь, а теперь боксирует со мною как с новичком. Не хочется признаваться, но так оно и есть. И разозлился я на своего противника, что за привычка у этих боксеров стараться бить только по голове.
В общем, друзья, лежу я на ринге и жду, когда рефери отсчитает до десяти. Хотел подняться раньше, но пожалел свою голову. Не дай бог, отобьет он мне мозги, а они мне еще могут пригодиться. Поступлю после армии в техникум по сапожному делу, да и как правильно положить заплатку на ботинок, тоже надо хорошо подумать. После счета «десять», я быстренько вскочил на ноги и пожал руку своему противнику. Второе место по боксу в дивизии, я считаю, тоже совсем не плохо.
Дали мне за второе место грамоту и карманный транзисторный приемник, который мне очень пригодился на службе.
Теперь дети мои эту самую дорогу для меня грамоту повесили в зале, в рамку и всем своим друзьям показывают и рассказывают, какой у них отец был в молодости – парень-огонь, почти чемпион дивизии по боксу. И я с гордым видом смотрю на своих ребят и думаю, какие они у меня молодцы. Ну, вылитые я в молодости.
© Copyright: Лев Розенберг, 2012
Свидетельство о публикации №21201170010
|
